Знаки Небесного Храма
Знаки Небесного Храма
Посвящается светлой памяти Фырнина Михаила Андреевича, г. Москва
Память - это особый дар. Память позволяет нам прикоснуться к событию, которое ушло.
Православный отец Кирилл.
Мокрый промозглый воздух попадал за воротник и холодил кожу. Стоял сентябрь 2010 года, 7-е число, обычный день. В парикмахерской мастер накрыла меня огромным фартуком, собираясь сделать мне стрижку, и тут же из-под плотной ткани донеслись трели звонка. Мастер понимающе кивнула: «Кто-то сильно вас добивается», но взять телефон не позволила и продолжала стричь. Уже на улице я прочитала на дисплее телефона: «звонил Фырнин Михаил». Я не успела набрать номер, телефон вновь зазвонил – он опередил меня: «Надежда! У меня сильная боль внизу живота! Помогите! Сделайте что-нибудь! ». Накануне он уже звонил мне: «Вы можете приехать ко мне в больницу? – голос его был слабым, безжизненным, –Мне очень плохо. Может быть, вы сможете что-то изменить? Я оплачу вам все расходы. Приезжайте! », и я пообещала. Михаил Андреевич был тяжело болен. С каждым часом ему становилось всё хуже, но он бесконечно верил в то, чудо, которое могло произойти, верил, что можно всё изменить, исправить в один миг. Он всегда в это верил.
Мне как раз предстояла поездка через Москву и я решила навестить его: «Да, да Михаил Андреевич! Я приеду. Но пока держитесь – я скоро доберусь до дома и обязательно сделаю что-нибудь, помогу снять боль! » Я успокаивала его, понимая, что если даже сейчас сяду посреди проезжей части, не обращая внимания на прохожих, и начну мысленно что-то менять в его состоянии, применяя все свои мало-мальские способности, я всё равно мало чем смогу помочь – ему ставили обезболивающие уколы и жизнь уже исчислялась не днями, а часами….
В маленьком магазинчике я заказала свечу, чтобы зажечь её и послать Михаилу Андреевичу силы через живой огонь. Дома были запасы, но хотелось купить ЕГО свечку. «Это всё, что есть, - виновато сказала продавец, подала свечу с кривизной, помятую, как бы надломленную, «Надо же, как он сам. Боль также согнула его», - стушевалась я от этого сравнения. подумала я, взяв свечу в руки.
Всю дорогу меня преследовало ощущение боли, идущее от Михаила Андреевича - наверное, это были предсмертные судороги, выдирающие из него все оставшиеся соки, все последние капли жизни. «Но говорит, что болит низ живота, там, где хранится вся сила животворящая. Но почему же его так ломает? За что даны ему такие страдания? Почему не отпускают его легко, по-ангельски? - думала я всю дорогу, мысленно посылая в помощь свои силы. Накрапывал мелкий дождь, вечерний воздух стал сырым и холодным. По тротуару спешила вереница пешеходов, так как быстро темнело.
Чиркнув спичкой, я обожгла фитиль. Свеча на подоконнике зарделась нехотя, не сразу. Огонь выбрасывал маленькие язычки и всё никак не разгорался в полную силу. Это была ЕГО свеча. Через огонь я удерживала Михаила Андреевича словно за ниточку и наблюдала, как что-то тяжёлое мешало огню, прилипало к нему, наваливалось, как болезнь, не давало взлететь…
За окнами крался сумеречный вечер. Было около восьми вечера, но непрекращающийся дождь, испачкав небо тучами, как сажей, сделало его серыми хмурым, Огонь свечи смотрелся на тёмном фоне неба, как маленький факел. Но вдруг небо, закрытое, казалось, наглухо, неожиданно распогодилось, и в глубине серого омута появилась яркая голубизна, внезапная и неожиданная для такого времени суток. За доли секунд она растеклась по горизонту, охватив купол неба до самых высот. Мрачные серые тучи сдуло, как морскую пену и из-под голубизны вспыхнул свет, нежный розовый, как кожа младенца, который стал подниматься вверх, расцветая бутоном. «Невероятно! - застыла я у окна, потрясённая зрелищем, – Словно восход утреннего солнца! ». Но за окном был вечер, сырой, осенний, и в прихожей всё ещё стоял зонт, мокрый от дождя. Также это не был закат–горизонт был мрачным, в красках неба не было вечерней насыщенности, крепости. Опомнившись, я схватила фотоаппарат…
Розовый свет на небе полыхнул так сильно, как вырываются языки пламени из печи в открытую дверку. Он рванул, взметнулся вверх, окрасив небо прозрачным румянцем, розово-фиолетовым, наполненным такой нежностью, что дрогнуло сердце. Свет был подобен ребёнку, только что родившемуся, который вызывает у нас умиление и восхищение, беззащитность которого трогает нас до глубины души, пленяя нежностью и доверчивостью. Свет струился, словно был живым и ощутимым. Он имел очертания, но формы их были неопределённые, цвета перетекали из одного в другой, и граница перехода еле улавливалась человеческим глазом. Явление было как некое откровение, как сокровенное рождение души, и невероятно красивое.
Свет неожиданно из розового стал алым и, полыхнув, закрыл огромным крылом небесное полотно. Свет звенел и гудел. Он бился в пульсирующих вспышках, прорываясь через невидимую пелену, которая сдерживала его, не давая выплеснуться на землю. В ощущениях возникла боль, надрыв, чувство отчаяния и вдруг…крик! Тихий, как плач, но явный, отчётливый…крик! «Боже! Я вижу не закат! Да это же душа Михаила Андреевича так явлена сейчас! Видимо, она уходит! Через крик она прощается с телом и уходит на небо! И потому я чувствую её и слышу. Неужели он умирает?» - задавала я себе вопросы, удивляясь, что задаю их, потому что только что присутствовала при великом чуде, когда Душа человека, прекрасная, как цветок и явленная, как сгусток света, нерукотворного, божественного, прощалась со мной. Покидая тело, она хотела, чтобы её услышали… Это было восхитительно!
Всё кончилось так же внезапно, как и началось - небо вдруг потемнело, над крышей, скрипуче каркая, пронеслась стая чёрных ворон и свет погас. Это пролетала смерть.
Сколько, вы думаете, прошло времени, пока это происходило? Не поверите – около 5 минут, хотя, казалось, что минуты тянулись невероятно долго. Я бросилась к телефону.
- Алексей, вы где? - позвонила я сыну Михаила Андреевича в Москву.
- Я поднимаюсь по лестнице в больнице в палату к папе.
- Торопитесь. И останьтесь сегодня около него - он скоро уйдёт из жизни.
- Вы уверены, Надежда? –чуть дрогнувшим голосом спросил Алексей. Вязкая тишина зависла на другом конце провода – Врачи сказали, что он, возможно, проживет ещё несколько дней.
–Нет, это не так. Мне показали на небе удивительный знак, он посвящался твоему отцу. Знак сказал - Всё произойдёт сегодня. Не уходите от него этой ночью. . Останьтесь.
Свеча на подоконнике горела всю ночь. Ранним утром, зазвонил телефон(в Москве было полчетвёртого утра):
- Папа умер. Его душа обрела покой. Он умер у меня на руках в 3.30 утра… Вечером я вызвал второго сына, Митю, и мы говорили с отцом перед его уходом. Это так важно для нас…Если бы я ушёл домой, то мы не застали бы его в живых и могли не попрощаться Спасибо вам. Я сообщу, когда состоится отпевание…
Кого я не спрашивала позднее, ведь никто больше не видел этого цветения на небе, все помнили только серый дождливый вечер. Если небо говорит с тобой, то Господь посылает Знаки. Знак Неба действительно был послан для Михаила Андреевича, как и следующий, о времени отпевания его в Храме, о котором я узнала задолго до его звонка Алексея. Я осознала, что выстраивается некая цепочка их знаков, которые требовали к себе пристального внимания…
Утром следующего дня я поехала за билетами на вокзал. В маршрутке у женщины, сидевшей рядом, зазвонил телефон. «Что? - удивлённо прокричала она в трубку? - Да вы что? Когда похороны? Полдвенадцатого? Хорошо, я обязательно приеду, завтра в одиннадцать!» Так устами женщины мне сообщили время отпевания – завтра, в 11 часов утра. Алексей, сын Михаила Андреевича, позвонив вечером подтвердил, что отпевание будет проходить с 11 до 12 дня в Храме Рождества Христова и я вылетела в Москву.
В день 10 сентября утренняя Москва стояла солнечная, купеческая. Церковные купола сияли, расцвечивая небо золотом. У церковных ворот ожидал маленький автобус. Неизвестно было, выгрузили гроб или ещё, но я уже знала это. Я знала, что гроб с телом внесли в Храм, так как получила Знак. Пробираясь по измайловским дворикам, я спросила встретившуюся мне бабушку, туда ли я иду к Храму: «Боюсь церковь перепутать. Мне на отпевание надо попасть». «Да сюда иди, сюда! Вот он, Храм! Там уже покойника принесли! Отпевать поставили!» - сообщила она.
Изнутри церковь была как сказочный домик – резные иконы с позолотой громоздились одна на другую, затмевая друг друга своей нарядностью. Горели канделябры, свисая медными гроздьями. Свечи, аккуратно расставленные по всему храму в массивных высоких подсвечниках, притягивали к себе живым огнём. В левом углу священник вёл службу и читал молитву на имена то ли за упокой, то ли за здравие. В правом углу шла другая служба – столпившиеся люди смиренно склонили головы под молитвой. Я вошла в открытые двери храма, накинув на голову платок.
Время приближалось к 11. 00. Гроб с телом Фырнина Михаила Андреевича стоял в очередь. Церковь была маленькая сама по себе, и закуток, где ожидалось отпевание, тоже был маленьким, с низким потолком, в нём было мало света, тесновато, но все как-то умещались в этом маленьком закутке, словно сама церковь тоже приспосабливалась под обстоятельства. У гроба, плотно сгрудившись, стояли близкие ему люди, друзья, знакомые, пришедшие на прощание. Алексей, увидев меня, подошёл поздороваться. Он был весь в чёрном, высокий, как его папа и такой же сдержанный.
Я попробовала встать недалеко от гроба, но меня отпихивали, вставали передо мной спиной, загораживая гроб с телом. Чувствуя свою неприкаянность, я обошла толстую колонну и встала в ногах, подальше от усопшего. Оказалась, что это было сделано правильно – всю службу священник именно тут, мимо меня, ходил от гроба к алтарю. Прокладывая дорогу для Души усопшего от земной жизни к небесной, он ходил к алтарю, как к вратам небесным, а я стояла на обочине этой дороги, воочию наблюдая великое действие.
Гроб с телом был небольшой, аккуратный. Михаил Андреевич, родившийся когда-то богатырём весом в семь килограммов, и будучи при жизни мужчиной высокого роста, смотрелся сейчас маленьким, худым, состоящим из одной большой косточки. В ногах лежал огромный букет цветов – алые розы, белые хризантемы, кроваво-красные гвоздики. Когда по распоряжению священника подняли букет, я подумала, что он вовсе без ног – под покрывалом было как-будто пусто, там, где должны были виднеться туфли, лежал лишь тонкий слой лёгкой серебристой ткани. Где же он, где его тело, где его мощь? Куда это подевалось?
Батюшка начал отпевание. Зажгли свечи. Я опустила голову, так как ничего не хотела видеть и слышать, сказав «пусть всё идёт, как идёт». Меня не отпускала обида - сын Алексей, подозвав меня, запретил фотографировать в церкви, и я приняла этот запрет как предупреждение, как ЗАПРЕТ делать вообще что-либо. Я понимала, что так бывает, когда ты не должен отвлекаться, чтобы увидеть то, что предназначено именно для тебя…Но не сразу поняла, что это очередной знак…
Дым из лампадки, едкий, резкий, ударил в нос, вернув к реальности. Батюшка, совершая песнопения, пошёл от изголовья гроба к алтарю, вглубь церкви, прокладывая молитвами путь Душе к небесам. Размахивая кадилом, он качнул его в мою сторону и «кышнул» меня с дороги- я отступила. И вдруг увидела, как от гроба, следом за черной рясой священника, потянулись длинные серебряные нити, вплоть до самого алтарю. Когда батюшка вышел обратно – нити вновь потянулись за ним, выстроившись в широкий СЕРЕБРИСТЫЙ МОСТ. У гроба священник стал звать душу Михаила Андреевича, приглашая к алтарю, увлекать её за собой. Поразительно было наблюдать, как Душа пыталась подняться, взлететь вслед за ним, словно голос священника был зовом, на который душа не могла не откликнуться. Видно было, как зов пробуждал душу, теребил, беспокоил её, заставляя оторваться от тела. Душа делала огромные усилия. Но как только прозрачное тело приподнималось над гробом, чтобы взлететь, тут же между гробом и алтарём образовывалась огромная пропасть, разрывая натянутые серебряные нити. Храм – это небо на земле. Вход священника с Евангелие в Алтарь –это символ «вознесения души человеческой на престол Бога-Христа».
Символ самого действия – «соединять, быть вместе с Богом». Но каждый раз, как только священник пытался «соединить душу с Богом», возвращаясь от алтаря к гробу, Путь в небесный Храм обрывался…
Почти 40 минут продолжалось песнопение. Казалось, что уже всё подходит к концу, но видение не исчезло - откуда ни возьмись, у гроба появились две монахини в чёрном - то ли католички, то ли послушницы, то ли представительницы какого-то особого ордена. Одетые в строгие монашеские платья без каких либо дополнений, они имели на голове имели особые головные уборы, с характерной деталью - черные, монашеские колпаки были с необычным верхом – квадратным, с перекладиной вверху, на которую, как шторки, была натянута ткань. Из тёмных складок выглядывало лицо, беспристрастное, с белой кожей. Монашки подхватили тело Михаила Андреевича под руки, осторожно поддерживая его изломанного, бессильно повисшего на их руках, донесли до алтаря, легко преодолев чёрную пропасть и разорванные нити по воздуху. Они делали это с каким-то внутренним поклонением ему, будто выполняли особый долг, будто обязаны были помочь его душе. И казалось ничто не могло помешать им это сделать. Пожалуй, больше всего поразило то, что тело унесли не ангелы, а монахини или послушницы, притом вида необычного , неземного, запредельного …
- Ну, попрощайтесь, кто не успел! – громко сказал священник, и присутствующие, отделяясь по одному, пошли на свой последний разговор с Михаилом Андреевичем. Особых слёз не было, всё было сдержанным, сокровенным, тактичным, как и он сам. Гроб вынесли, покрестившись на прощанье. Свечи притушили.
На улице солнце затопило все московские скверы. Небо лучилось яркой голубизной. На сердце была тяжесть, такая, что хотелось выть – из жизни ушёл великий ум, ушёл талант, ушёл добрый советчик, соратник, коллега и замечательный, талантливый журналист и редактор журнала «Чудеса и приключения» г. Москва. Ни вернуть теперь, ни поговорить, ни посоветоваться. Кто ещё сможет произнести слово, прожигающее до самого сердца: «Человеческое в нём оторопело! "Произнести так пронзительно, так больно! Скрытый от мира, этот человек был щедр в проявлениях своей души. Любознательный до бесконечности, он живо откликался на интересные явления, связанные с миром непознанного. Считая, что мир бесконечен в проявлениях своих, он не боялся признавать вещи невероятные, необъяснимые и брать на себя ответственность. Стараясь проникнуть в самую глубину непознанного, неявленного, он хотел объять необъятное. Он верил в чудо, как ребёнок - от всего сердца. Он считал, что жизнь сама по себе есть Чудо и всякое дыхание – это дыхание Господа. Он хотел постичь истину и выявить в себе то, что заложено в него Богом, хотел разобраться в себе самом, чтобы измениться, преобразоваться, познать свою душу. Он считал, что в человеке есть такая глубина, которая вместила в себя Бога. «Тогда почему же страдания так измучили его, истерзали? Почему же тело его было так разрушено? » - спрашивала я себя. Ответы приходили и были так же просты, как проста истина – он был прежде всего «человеком» и потому наказан был за «человеческое». . .
Полагая, что духовное и физическое тело связаны друг с другом, известный автор книг о возможностях человека С. Н. Лазарев считает, что если для спасения тела нужен хлеб, то для спасения души нужна любовь. Перед тем, как чем-то наградить человека, Бог сначала проверяет, может ли человек жертвовать. Тот, кто не умеет терять, не имеет право на приобретение. И тогда вместо возможного счастья человек получает болезнь или смерть. У каждого человека своя судьба и определяется она не нами. Когда душа от чего-то зависит, любовь превращается в страсть и начинает увечить и себя, и того, кого любит человек. Любое поклонение чему-либо в этом мире рождает привязанность, а затем агрессию. За агрессией следует болезни и разрушение. Сожаление о чём-либо, возвращение в прошлое так же несёт в себе разрушение, лишая нас будущего. На физическом плане настоящее и будущее резко отличаются друг от друга, а на тонком плане они едины. Сожаление о прошлом, как правило, вызывают гипертонию, проблемы с почками и часто приводит к онкологии. Тяжесть заболевания определяется степенью сожаления о прошлом и его неприятия. Это прошлое мучало его, как и всепоглащающая страсть к работе, страсть мучительная, терновая…
В те немногие часы нашего общения, когда я бывала в Москве, Михаила Андреевича беспокоило то, что в его жизни, казалось вполне благополучной, возникли новые требования, которые он стал предъявлять к себе, но не знал, как их решать – любовь к сыновьям. Ведь рано или поздно истинная суть и даже порой трагичная, проявляет себя. Он стал возвращаться в прошлое и иначе оценивать человеческие ценности - семейную жизнь, жизнь детей. Он понял, что недоговорил с сыновьями, не долюбил их, понял, что в их воспитании упустил своё мужское влияние, недодал внимания, и сейчас появилась огромная потребность изменить это, услышать их. Испытывая внутреннюю вину, он не знал, как открыть им своё сердце, как рассказать про свою любовь – они стали взрослыми и самостоятельными. Он гордился тем, как сын Митя стал воспринимать мир - по-человечески, тонко и чутко отражая его красоту. Гордился, что сын Алексей стал самостоятелен и по--мужски сдержан. Но что жизнь так переломала их совместные отношения, что обиды, тянущиеся из детства, крушили на корню даже самые хрупкие ростки любви. Ему не хватало ответного тепла, не хватало их любви, которая осталась где-то за порогом. И казалось, ему никогда не испытать радости общения с детьми, если бы не трагическое обстоятельство, вмешавшееся в его жизнь - его тяжёлая, смертельная болезнь.
Ведь именно в дни, когда он ослаб настолько, что говорить мог с трудом, дети проявили к нему ту заботу, которой ему не хватало все эти годы. И самое главное – они и только они говорили с ним все последние дни! «Это такое счастье, слушать их и знать, что они тебя понимают! Знать, что я им нужен! - радовался он по телефону после того, как они уходили из больницы – И это самая большая радость, которую я испытал за эти годы». Как говорили старики на востоке: «Спой грустную песню, но чтобы в ней была радость».
Так есть ли объяснения видениям и знакам, таким странным и таким загадочным, открывшимся мне во время отпевания? Издревле считается, что смерть человека - это его конец жизни, но это и новое начало. Возможно, тайны перехода душине так печальны– ведь в последние минуты своей жизни Михаил Андреевич обрёл то, что долго не впускал в свою жизнь - счастье любви, которым Бог наделяет, как великим даром. Говорят, что мы должны понять, какими мы должны быть в настоящем, чтобы завтра у нас было будущее. Его душа, испытав радость общения с детьми, смогла преодолеть трудный путь в новый мир выстроив себе путь в новое Будущее. И неважно, кто помог ему это сделать. Главное, что душа его теперь на пути к Богу и рядом есть те, кто поможет ему пройти этот путь и не упасть.
Солнце взошло на востоке и встало в зените. Выкатившись над Москвой золотым блюдом, оно щедро отражалось в позолоте куполов. Я-то знала, что Солнце - это знак, и выкатилось оно не просто так. Знак Солнца – это видимый знак присутствия Бога на Земле. Свет, заполнивший сквер – это субстанция, которая помогает соединиться душе с телом. Свет – это граница, которая отделяет мир видимый от невидимого и удерживает нас, земных и грешных здесь, на земле, оставляя нас на радость и на муки, проживать свою жизнь в нашем настоящем, чтобы выстроить своё будущее…
Надежда Маслова. Екатеринбург – Москва 8 октября – 16 октября 2010 г.
